Оскорбление в интерненте попадает под какую нибудь статью УК?

УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КЛЕВЕТЫ (Н.К. РУДЫЙ) Субъективные признаки клеветы. Субъективная сторона клеветы характеризуется виной в форме прямого умысла. Виновный заведомо сознает ложность сообщаемых им сведений, а также то, что распространяемые им сведения порочат честь, достоинство и репутацию другого лица, и желает предать их огласке. Добросовестное заблуждение лица относительно подлинности распространяемых им сведений исключает ответственность по ст. 129 УК. Мотивы могут быть самые разнообразные (месть, зависть, карьеризм, ревность и т.п.), но на квалификацию деяния они влияния не имеют. Особый интерес при рассмотрении интеллектуального момента вины в форме прямого умысла в составе клеветы вызывает категория "заведомо". В уголовном праве понятие заведомой лжи встречается довольно часто. Так, в соответствии со ст. 129 УК РФ клеветой признается распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию. В качестве уголовно наказуемых деяний Особенная часть УК РФ рассматривает заведомо ложный донос (ст. 306), заведомо ложные показания свидетелей, заведомо ложное заключение эксперта и заведомо неправильный перевод (ст. 307). С заведомой ложью непосредственно связано совершение таких преступлений, как фальсификация доказательств (ст. 303), служебный подлог (ст. 292). Понятие "заведомость" соотносится не только с ложью, оно применимо также к другим понятиям, например к достоверности, к знанию. Именно в этом смысле употребляется "заведомость" в ст. 63 УК РФ, признающей обстоятельством, отягчающим наказание, совершение преступления в отношении женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности. Как обязательный признак состава преступления "заведомость" включена в диспозиции следующих статей действующего Уголовного кодекса: ст. 125 "Оставление в опасности", ст. 305 "Вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта", ст. 299 "Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности", ст. 301 "Незаконное задержание, заключение под стражу или содержание под стражей", ст. 170 "Регистрация незаконных сделок с землей" и др. "Заведомость" не является новеллой в уголовном праве. Она знакома российскому уголовному законодательству уже с середины XVI века. Так, в статье 2 Судебника 1550 г. специально оговорен случай освобождения судьи от ответственности за неправильно принятое судебное решение, если такое решение вынесено "бесхитростно", то есть вследствие ошибки или неопытности судьи. В то же время статья 3 Судебника впервые предусматривает состав должностного преступления, заключающегося в заведомом вынесении судьей неправосудного решения в результате получения взятки . Несмотря на то что заведомость на протяжении нескольких столетий выполняет важную роль в уголовном судопроизводстве по отграничению преступного поведения от непреступного, до настоящего времени данный признак состава преступления является одним из наименее исследованных. Некоторые криминалисты пытались приподнять завесу таинственности, покрывающую заведомость, но делали это попутно, наряду с решением других задач, только вскользь касаясь понятия заведомости. Так, исследователи субъективной стороны преступления заняли диаметрально противоположные позиции относительно места и значения заведомости в составе преступления. По мнению одних, заведомость "едва ли правильно" относить к субъективной стороне преступления, ибо субъективная сторона полностью исчерпывается тремя признаками - виной, мотивом и целью, которые включают в себя все остальные, в том числе аффект, эмоции, заведомость и т.д. Данная точка зрения представляется спорной, хотя, по выражению Н.И. Ветрова, и она "имеет право на существование". В соответствии с господствующим в юридической литературе взглядом, заведомость является самостоятельным признаком субъективной стороны преступления. Как считает один из приверженцев этой позиции А.В. Наумов, "помимо вины субъективную сторону преступления характеризует мотив, цель, аффект, заведомость..." . В теории уголовного права не разработано четких юридических критериев определения заведомости, отсутствует даже ее понятийное толкование. Детально рассматривая мотив, цель, эмоции, аффект - ближайших соседей заведомости по положению в составе преступления, - самой заведомости исследователи касаются весьма скромно, если не вообще обходят ее стороной. Обделенная вниманием теории уголовного права, заведомость "напоминает о себе" на практике, вызывая массу ошибок при квалификации связанных с ней общественно опасных деяний. Заведомость относится к внутренним психологическим характеристикам преступного поведения и потому крайне сложна для доказывания. Положение усугубляется тем, что лицо, совершившее общественно опасное деяние, пытается замаскировать заведомость ошибкой или добросовестным заблуждением. Исследуя вопросы привлечения к уголовной ответственности за преступления против чести и достоинства, диссертант непосредственно столкнулся с некоторыми проблемами заведомости и, в частности, с проблемами квалификации заведомой ложности при клевете. Исследуем эту проблему подробнее. По определению С.И. Ожегова, заведомая ложность - это хорошо известная, несомненная для клеветника ложь. Под ложью С.И. Ожегов понимает искажение истины, обман <*>. -------------------------------- <*> Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1991. С. 201, 231. Применительно к клевете юридическое толкование заведомой ложности распространяемых сведений заключается в том, что клеветник на момент распространения порочащих честь и достоинство другого лица сведений должен быть осведомлен об их несоответствии действительности. Понимая заведомую ложность как осведомленность распространителя клеветнических сведений об их недостоверности (ложности), многие авторы отмечают, что заведомость предполагает прямой умысел, то есть осознание виновным ложности распространяемых им сведений и желание их распространить. Из этого следует, что любая другая форма вины или невиновное распространение таких сведений исключают заведомость. Действительно, практически во всех юридических источниках подчеркнуто, что ошибка и добросовестное заблуждение относительно подлинности сведений уголовную ответственность за клевету не влекут <*>. -------------------------------- <*> См., например: Уголовное право. Особенная часть / Под ред. Н.И. Ветрова. М.: Новый юрист, 1997. С. 116. Что считать ошибкой и добросовестным заблуждением? Под ошибкой в уголовном праве понимают неправильное представление (заблуждение) лица о реальном юридическом или фактическом характере совершенного им действия или бездействия и его последствий <*>. -------------------------------- <*> См.: Кириченко В.Ф. Значение ошибки по советскому уголовному праву. М., 1952; Якунин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1998. Юридическая ошибка, то есть неправильное представление субъекта о преступности или непреступности совершенного им деяния и его последствий, нас не интересует, поскольку анализируется только отдельный признак состава, который сам по себе преступления не образует. Фактическая ошибка в юридической литературе понимается как неверное представление лица о фактических обстоятельствах содеянного, относящихся к объекту и объективной стороне совершенного преступления и определяющих его характер и степень общественной опасности <*>. -------------------------------- <*> Волженкин Б.В. Фактическая ошибка. Л., 1978. Фактическая ошибка относительно подлинности распространяемых сведений может наблюдаться в двух противоположных вариациях. Если распространяемые субъектом сведения достоверны, но он считает их ложными и путем их распространения порочит честь и достоинство другого лица, то согласно правилам квалификации фактической ошибки, содеянное должно квалифицироваться по направленности умысла, то есть признаваться покушением на клевету. В реальной жизни вряд ли встретятся факты привлечения к уголовной ответственности за подобные деяния, но даже теоретическая возможность их существования заставляет с большей долей осторожности подходить к утверждению о том, что ошибка в подлинности распространяемых сведений исключает уголовную ответственность за клевету. Если субъект полагает, что порочит честь и достоинство другого лица, распространяя о нем правдивые сведения, а они в действительности являются ложными, то данное деяние не может считаться клеветой, так как отсутствует ее обязательный признак - заведомая ложность. Подобная ошибка в характере распространяемых сведений может быть неосторожной или случайной. Неосторожная ошибка имеет место, когда распространитель сведений по легкомыслию или небрежности считает их правдивыми. Под добросовестным заблуждением, скорее всего, понимают невиновное (случайное) распространение ложных сведений, то есть когда распространитель не осознает и по обстоятельствам дела не может и не должен осознавать ложный характер сообщаемых им сведений. Сложность установления заведомой ложности клеветнических сведений отнюдь не устраняется после определения содержания ошибки и добросовестного заблуждения. Рассмотрим для наглядности несколько примеров из судебной практики. В суд с заявлением о привлечении Г. к уголовной ответственности за клевету обратился офицер С. Он обвинял Г. в том, что тот в присутствии сослуживцев высказал свое подозрение, что С. вел стрельбу из огнестрельного оружия по окнам его квартиры. Военная коллегия признала решение судьи об отказе в возбуждении уголовного дела законным и обоснованным, считая, что, поскольку факт стрельбы из огнестрельного оружия по окнам квартиры Г. имел место и обвиняемый лишь высказал своим сослуживцам предположение, что в числе совершивших мог быть и С., в действиях Г. отсутствует основной признак состава, предусмотренного ст. 129 УК РФ, - заведомая ложность распространенных им сведений <*>. -------------------------------- <*> Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1997. N 3. С. 9 - 10. Такой подход к определению заведомой ложности сведений достаточно спорен, так как дает возможность безнаказанно высказывать любые порочащие измышления о нарушении другим лицом общепринятых моральных принципов или законодательных норм, не имея при этом реальных оснований для подобных предположений и пользуясь тем, что истинное положение дел распространителю не известно. Проанализируем вышеприведенный случай из судебной практики. Утверждение "С. стрелял" представляет собой: заведомую ложь - если распространитель достоверно знает, что С. не стрелял, но намеренно сообщает лживую информацию; ошибку (неосторожную) - если распространитель уверен, что С. стрелял, хотя при необходимой внимательности и критическом отношении к основаниям, приведшим его к такому выводу, он мог бы определить ложность сделанного им утверждения; добросовестное заблуждение - если распространитель не знает, что С. не стрелял, но имеет достаточные основания (конечно же, ошибочные) считать обратное, например, показания очевидцев, указывающие на С. Если же распространитель достоверно не знает, что С. не стрелял, и оснований считать обратное не имеет (сам факт стрельбы по окнам никак не указывает на С.), то здесь нельзя вести речь об ошибке или добросовестном заблуждении. Распространитель, осознавая, что истина о случившемся ему не известна, допускает, причем с большой долей вероятности, что его утверждение может быть ложным. Как же расценивать данную ситуацию? Сделанное обвиняемым Г. утверждение не вписывается ни в одну из трех рассмотренных нами схем. Как показывает практика, такое утверждение не единично. Приведем другой пример. В течение полугода ирландский ученик размещал в сети Internet материал клеветнического характера о своем учителе, в котором утверждал, что учитель страдает педофилией. По данным британского издания The Register, суд вынес приговор по данному делу о тюремном заключении обвиняемого на 30 месяцев <*>. -------------------------------- <*> В интернете клевета недопустима // http://internet.ru/article/jentanews/1999/12/24/1050.html. Педофилия - это вид полового извращения, заключающийся в половом влечении к детям. Согласно логике Верховного Суда РФ утверждение об обвинении в педофилии преподавателя будет заведомо ложным для клеветника, если он точно знает о несоответствии его действительности. Однако люди, страдающие педофилией, обычно не демонстрируют эту свою склонность окружающим, напротив, всячески ее скрывают. Поэтому вряд ли у ученика была абсолютная уверенность в отсутствии педофилии у опороченного им учителя. Возможно даже, он имел какие-то, по его мнению, достаточные основания предполагать о наличии такой склонности у педагога - тот погладил кого-то из учеников по голове, отнесся к кому-то из них с особой доброжелательностью и т.д. Тем не менее виновный отдавал себе отчет, что поведение педагога может объясняться и другими причинами, что прямых доказательств сделанного им утверждения он не имеет и что оно может быть ложным. Едва ли распространение таких сведений может рассматриваться как ошибка или добросовестное заблуждение. Обвинительный приговор британского суда по данному делу говорит о том, что суд расценил распространяемые обвиняемым сведения как заведомо ложные. Из сказанного следует, что заведомая ложность не ограничивается случаями, когда виновный, зная истину, намеренно ее искажает. К подобному выводу приходили и российские суды при рассмотрении конкретных уголовных дел. Уже признано, что заведомо ложными сведениями могут быть как сведения, являющиеся результатом собственных измышлений распространителя, так и сведения, авторство которых принадлежит другим лицам. Так, в практике Верховного Суда РСФСР рассматривалось дело по обвинению в клевете Ш. Она, придя на работу, сообщила начальнику отдела о том, что К. застали в помещении учреждения вместе с мужчиной в интимной обстановке. Ш. отрицала наличие у нее прямого умысла на распространение ложных сведений. По ее словам, сообщая информацию о К., она лишь проверяла имевшие место слухи и просила начальника отдела никому об этом не рассказывать <*>. -------------------------------- <*> Постановления и определения по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. 1981 - 1988 гг. М., 1989. С. 204 - 205. Верховный Суд не согласился с этим утверждением, исходя из следующего: из обстоятельств дела следовало, что Ш. получила неопределенную и сомнительную информацию, умышленно ее исказила, сообщив конкретные сведения в отношении определенного лица - К., то есть распространила заведомо ложные порочащие К. измышления. Как видим, и в данном случае ложность клеветнических сведений не была для обвиняемой несомненной, она не знала истинной обстановки и допускала, что имевшие место слухи основываются на реальной почве. Тем не менее Верховный Суд нашел в ее действиях признак заведомости. На этой же позиции стоят и некоторые ученые. По мнению Н.И. Ветрова, заведомо ложными являются несоответствующие действительности сведения, как придуманные самим виновным, так и основанные на слухах и сплетнях <*>. -------------------------------- <*> Уголовное право. Общая часть / Под ред. Н.И. Ветрова. М.: Новый юрист, КноРус, 1997. С. 242. Тогда какими же критериями руководствоваться при установлении заведомой ложности распространенных порочащих сведений? Прежде чем приступить к аргументации подхода соискателя к решению данного вопроса, уместно напомнить, что в научной литературе встречаются различные мнения при ответе на вопрос о форме вины в составе клеветы. Большинство ученых (Ветров Н.И., Здравомыслов Б.В., Наумов А.В. и др.) считают, что клевета характеризуется прямым умыслом, то есть виновный осознает, что распространяет ложные, порочащие другое лицо сведения, и желает это сделать. В соответствии с другой точкой зрения клевета возможна как с прямым, так и с косвенным умыслом <*>. -------------------------------- <*> Курс советского уголовного права. Т.Ш.М., 1970. С. 194, 199 - 200. Первое утверждение основывается на выработанном в теории уголовного права правиле, по которому преступления с формальным составом могут быть совершены только с прямым умыслом. Психическое отношение виновного в этом случае устанавливается лишь по отношению к факту его общественно опасного действия и выражается в сознании общественной опасности этого действия и желании совершить его. Однако следует учитывать, что, определяя деяние как совершенное с той или иной формой вины, мы даем целостную характеристику преступления. В действительности же эта целостная характеристика является сложной, поскольку она складывается из психического отношения субъекта к отдельным объективным признакам состава. Так, формальный состав клеветы по своей конструкции предусматривает совершение двух действий: а) распространение заведомо ложных сведений и б) унижение чести и достоинства или подрыв репутации человека путем распространения порочащей информации. Вторая часть деяния является наиболее существенной для характеристики его как преступления. Ее формальный состав предполагает направленность действий на причинение вреда чести и достоинству, что возможно только при прямом умысле виновного. Последствия клеветы могут и не наступить. Например, сделано клеветническое сообщение одному человеку, который посчитал его сомнительным и не распространил дальше. Потерпевший о факте клеветы не знает, следовательно, не ущемлено его достоинство. Негативная информация не стала достоянием широкой общественности, поэтому не отразилась на публичной оценке потерпевшего и, следовательно, не затронула его чести. Однако это не исключает уголовную ответственность для распространителя клеветы. Совсем иная ситуация складывается по первому из составляющих состав клеветы действию - распространению заведомо ложных сведений. Его нельзя рассматривать только как физическое действие (высказывание, написание текста) без отрыва от последствий - самого факта распространения заведомо ложной информации, то есть факта, что ложная информация стала известна одному или нескольким гражданам. Для установления на практике признака заведомой ложности клеветнических сведений диссертант предлагает обособить деяние, заключающееся в распространении заведомо ложных, порочащих сведений, и рассматривать его как отдельный материальный состав преступления. Теперь определимся с формой вины. Наличие в данном деянии прямого умысла не вызывает сомнений. Действуя с прямым умыслом, лицо осознает общественную опасность распространения ложных сведений, осознает, что распространяемые им сведения являются ложными, предвидит возможность или неизбежность огласки ложной информации и желает ее наступления. Как известно, главное различие между прямым и косвенным умыслом лежит в волевом моменте. При косвенном умысле лицо предвидит реальную возможность распространения им ложной информации (то есть предвидит, что распространяемая им информация может быть ложной), не желает, но сознательно допускает такое распространение или безразлично к нему относится. Виновный может даже надеяться, что распространяемые им сведения соответствуют действительности. Но если эта надежда не связана с расчетом на конкретные реальные обстоятельства и лицо рассчитывает на какую-либо случайность (а вдруг педагог действительно педофил), нельзя говорить о неосторожной вине и добросовестном заблуждении, налицо заведомая ложность. Как правильно отмечал А.А. Пионтковский, "надеяться на "авось" - значит ни на что не надеяться" <*>. -------------------------------- <*> Пионтковский А.А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961. Таким образом, соискатель склонен считать, что de-facto в отношении заведомой ложности у виновного может быть как точное, так и предположительное знание. В то же время желание опорочить честь, достоинство или репутацию другого человека (волевой момент) определяет только прямой умысел в данном составе преступления. Такой же подход используется при определении заведомой ложности клеветнических сведений в судебной практики Соединенных Штатов Америки. Здесь выработан принцип, что уголовной ответственности за клевету подлежат только такие лица, которые умышленно распространяют клеветнические сведения, "в высокой степени" отдавая себе отчет в их клеветническом содержании. При этом для осуждения лица за клевету недостаточно доказать ложность распространяемых сведений - необходимо установить, что клеветническое заявление было сделано с "фактическим злым умыслом", то есть "со знанием того, что оно было лживым, или с беспечным пренебрежением к тому, было ли оно лживым или нет" <*>. Таким образом, американское уголовное законодательство признает наличие в распространении заведомо ложных сведений обеих форм умышленной вины - прямого и косвенного умысла. -------------------------------- <*> Мишин А.А., Власихин В.А. Конституция США: Политико-правовой комментарий. М.: Международные отношения, 1985. С. 182 - 183. Примененный при рассмотрении категории "заведомо" метод деления формального состава на отдельные действия и определение формы вины в каждом из них не является изобретением соискателя. Его применяют при характеристике субъективной стороны различных преступлений В.Н. Кудрявцев, А.И. Бойко и др. <*>. Однако, справедливости ради, следует отметить, что есть криминалисты, которые полагают, что психическое отношение лица к отдельным объективным признакам состава не образует умышленной или неосторожной вины, поскольку закон употребляет эти понятия лишь для обобщенной характеристики деяния в целом. -------------------------------- <*> Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М.: Юристъ, 1999; Комментарий к Уголовному праву РФ / Отв. ред. А.И. Бойко. Ростов-на-Дону; Москва, 1996. Так, по мнению Б.С. Никифорова, психическое отношение лица к отдельным объективным признакам включает интеллектуальный элемент, наблюдаемый в двух формах: лицо осознает наличие соответствующего объективного признака или не осознает, но может и должно осознавать. При этом первая форма - осознание - может варьироваться в пределах следующих представлений субъекта: данный признак "не исключен" - "возможен" - "вероятен" - "неизбежен" <*>. Как считает Б.С. Никифоров, степень осознанности при квалификации преступлений практического значения не имеет. Исключение составляют случаи, когда в законе прямо указывается на "заведомость" их осуществления, так как тогда степень осознания признака отграничивает его от непреступных деяний. -------------------------------- <*> Никифоров Б.С. Об умысле по действующему уголовному законодательству // Советское государство и право. 1965. N 6. Надо полагать, что применительно к клевете заведомость будет иметь место при двух последних характеристиках осознания ложности распространяемых сведений - вероятности и неизбежности, что соответствует косвенному и прямому умыслу. Все вышесказанное свидетельствует о необходимости особо тщательного отношения судей при рассмотрении конкретных уголовных дел о клевете к анализу субъективной стороны и, в частности, к установлению осознания виновным ложности распространенных им порочащих сведений. К сожалению, чаще всего на практике к данному вопросу подходят поверхностно. Исключения не составляют и высшие судебные инстанции. Ярким подтверждением этому является анализируемое нами выше дело о привлечении к уголовной ответственности за клевету офицера Г. В качестве другого примера судейской небрежности можно назвать рассмотрение дела о клевете Копьевой. Суть данного дела заключалась в следующем. Белорецким городским судом Республики Башкорторстан Копьева осуждена по ч. 3 ст. 129 УК РФ за распространение в отношении А. заведомо ложных сведений о совершении им убийства ее сына. По утверждению Копьевой, сделанному 13 мая 1996 в присутствии посторонних, А. утопил ее сына и представляет серьезную опасность для других его сверстников. После прохождения через судебные инстанции данное дело 21 июля 1998 г. было рассмотрено Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ, где был сделан вывод об отсутствии в действиях Копьевой состава преступления. Судебная коллегия посчитала, что в деле отсутствуют доказательства, свидетельствующие об умысле Копьевой на распространение заведомо ложных сведений. Как видно из материалов дела по факту смерти сына Копьевой, было вынесено несколько постановлений о прекращении дела, которые впоследствии отменялись по заявлениям матери. Последнее такое постановление было принято 20 марта 1997 г., то есть уже после высказывания Копьевой необоснованных обвинений. Эти обстоятельства были оценены коллегией следующим образом: "...в течение всего времени, пока велось следствие по данному делу, ни Копьевой, ни органам следствия не были известны истинные причины гибели ее сына. Поэтому Копьева, высказывая свои мысли об убийстве сына, добросовестно заблуждалась, поскольку не знала о ложности распространяемых ею сведений в отношении А." <*>. -------------------------------- <*> Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. N 4. С. 9 - 10. То есть в логике суда явно прослеживается старая схема - если не знаешь правду, можешь говорить что угодно. Судом не исследовано, какие данные привели Копьеву к выводу о виновности А. в смерти ее сына. Являлись ли эти данные достаточными, чтобы в сознании Копьевой сформировалось твердое убеждение, которое она неоднократно высказывает окружающим, что А. виновен в смерти ее сына. Или Копьева осознавала шаткость своих выводов, допускала, что может ошибиться, и тем не менее распространяла об А. порочащие его честь и достоинство сведения. Именно эти обстоятельства, а не данные о наличии нескольких постановлений о прекращении уголовного дела по факту смерти сына Копьевой имеют решающее значение для правильной квалификации деяния подсудимой. При рассмотрении подобных дел суду очень важно определить критерии, отделяющие умысел от неосторожной вины и добросовестного заблуждения обвиняемого в подлинности распространенных им сведений. В этих целях диссертант предлагает руководствоваться требованием установления "достаточности оснований" для восприятия обвиняемым распространяемых им сведений как подлинных. Принцип "достаточности оснований" широко известен уголовному и уголовно-процессуальному праву как в России, так и за рубежом. В соответствии со ст. 140 УПК РФ, основаниями к возбуждению уголовного дела являются достаточные данные, указывающие на признаки преступления. Комментарием к УПК раскрывается понятие достаточности данных. Это "такая их совокупность и качество, которые позволяют сделать обоснованное предположение о совершении или подготовке преступления" <*>. -------------------------------- <*> Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. М.: СПАРК, 1995. С. 170. КонсультантПлюс: примечание. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР (под ред. В.М. Лебедева, В.П. Божьева) включен в информационный банк согласно публикации - М.: Издательство "Спарк", 1997. Таким образом, достаточные основания считать соответствующими действительности распространяемые порочащие сведения имеются у обвиняемого в клевете лица тогда, когда факты и обстоятельства, которые ему известны, достаточны сами по себе, чтобы у разумного и осторожного человека появилось убеждение в их подлинности или о подлинности сделанных на их основе выводов. Естественно, что такой подход потребует большой кропотливой работы сотрудников правоохранительных и судебных органов по доказыванию психического отношения виновного к подлинности распространяемых им сведений клеветнического характера. Однако, как показывает анализ судебной практики, без использования принципа "достаточных оснований" квалифицированно решить вопрос о привлечении к уголовной ответственности обвиняемого в клевете невозможно. Отрадно отметить, что в последнее время в юридической литературе начали появляться материалы об уголовных делах по фактам клеветы с тщательным анализом наличия в деянии обвиняемого признака заведомой ложности. Так, в Бюллетене Верховного Суда РФ N 3 за 2000 г. были опубликованы извлечения из определения Верховного Суда по делу Д. Подсудимый в интервью, которое впоследствии было опубликовано в газете, умышленно распространил заведомо ложные и позорящие А. и В. измышления, обвинив их в совершении тяжкого преступления. Д. утверждал, что в январе 1989 г. А. - заместитель генерального директора по производству объединения "Архангельскрыбпром" и В. - директор по экономике этого объединения продали в Германию партию креветок на сумму 740 тысяч долларов и присвоили их, за что были уволены с работы. А. на похищенные деньги создал свою фирму. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, детально проанализировав субъективные признаки совершенного деяния, 29 июня 1999 г. удовлетворила протест об отмене судебных решений в отношении Д. и прекращении дела. Ход логических рассуждений Судебной коллегии по рассматриваемому делу представляет определенный интерес для обсуждаемой темы. Так, Судебной коллегией установлено, что осужденный Д. ни на предварительном следствии, ни в судебном заседании свою вину в инкриминируемых ему действиях не признавал. Д. утверждал, что, когда давал интервью журналисту, располагал достоверными, как он считал, доказательствами, подтверждающими его убежденность в причастности А. и В. к присвоению 740 тысяч долларов за реализованные ими креветки. Как пояснил Д., в сентябре 1989 г. он обнаружил, что за креветки, поставленные в Германию, не получены деньги. По этому поводу для выяснения обстоятельств неоплаты в Германию была направлена комиссия, в состав которой вошел и он. Оказалось, что фирмы, с которой объединение сотрудничало, уже не существовало. Тогда члены комиссии нашли бывшего директора, сообщившего о получении сотрудниками "Севрыбфлота" и работниками "Архангельскрыбпрома" денег в сумме 740 тысяч долларов наличными и указавшего, кто и в какой сумме получил деньги. Письменный счет он обещал направить факсом. Поскольку никаких платежных документов не поступило, в Германию ездила вторая комиссия, но и они документов не привезли. Посредством факсимильной связи пришло лишь письмо с указанием фамилий и сумм, полученных представителями "Севрыбфлота" и "Архангельскрыбпрома". Копию этого письма Д. передал корреспонденту, который впоследствии не вернул ее. Президиум областного суда, отклоняя протест об отмене судебных решений и прекращении дела в отношении Д., указал, что кроме показаний подсудимого в судебном заседании не было установлено доказательств, подтверждающих вину А. и В. (Допрошенный в качестве свидетеля корреспондент А. заявил, что полученного по факсу письма, о котором говорил Д., он не помнит.) Верховный Суд такое утверждение признал противоречащим материалам дела. Так, свидетель А. сообщил, что хотя он не помнит, какие были документы, так как он не специалист в этом, но не исключает, что некоторые из них могли быть потеряны. В то же время, по его словам, факты, о которых ему говорил Д., он проверил по представленным ему перед интервью документам и это убедило его в правдивости утверждений Д. о реализации креветок А. и В. и присвоении денег этими людьми. Как видно из показаний свидетеля Меньшикова, он работал юрисконсультом в тралфлоте и в составе комиссии ездил в Германию для выяснения неоплаты отгруженных креветок. Из пояснений немецких представителей понял, что деньги за креветки получили А. и В. Свидетель Катаева также рассказала о двух поездках в Германию, где решался вопрос об оплате креветок, но немецкие представители сообщили, что поставки креветок оплачены, и ссылались на А. По словам свидетеля Веркиенко, в октябре - ноябре 1989 г. его вызывал к себе Д. с личными делами А. и В. и просил дать им характеристику в связи с обнаружившимся хищением креветок, после чего последовали разбирательства двух комиссий в Германии. На основании проведенного исследования материалов дела Верховный Суд сделал обоснованный вывод о добросовестном заблуждении Д. относительно подлинности распространяемых им сведений. Таким образом, судом признано, что имеющихся в распоряжении Д. данных было достаточно для вывода о причастности А. и В. к присвоению денег, предназначенных для оплаты за отгруженные креветки. На момент дачи интервью он искренне был убежден, что сообщает корреспонденту правдивую информацию. В материалах дела не установлено каких-либо обстоятельств, которые могли бы вызвать у обвиняемого сомнения в их подлинности, поэтому нельзя утверждать, что Д. допускал возможность распространения лживой информации. Это говорит об отсутствии в его деянии умышленной вины в любой форме, что исключает его ответственность по ст. 129 УК РФ. Жаль, что детальное исследование осознания обвиняемым подлинности распространенных им сведений было проведено только в высшем судебном органе. Чтобы добиться оправдательного приговора Д., пришлось потратить немало физических и моральных сил на преодоление судейской некомпетентности и нежелания добросовестно исполнить свои профессиональные обязанности как в судебном заседании, так и в кассационной и надзорной инстанциях.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ВИДЫ КЛЕВЕТЫ И ОСКОРБЛЕНИЯ В УК РФ (Е.В. МЕДВЕДЕВ) Статья посвящена проблеме уголовно-правовой защиты чести и достоинства лиц, наделенных государственно-властными полномочиями. В ней рассматриваются вопросы соотношения специальных видов клеветы и оскорбления с их родовыми составами, особенности конструирования норм об ответственности за данные преступления в УК. На данный момент в УК помимо клеветы (ст. 129 УК) и оскорбления (ст. 130 УК) есть еще несколько преступлений, напрямую связанных с причинением вреда чести и достоинству личности. Это неуважение к суду (ст. 297 УК), клевета в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава, судебного исполнителя (ст. 298 УК), оскорбление представителя власти (ст. 319 УК) и оскорбление военнослужащего (ст. 336 УК). Все они находятся в разных главах УК, что указывает на различное понимание законодателем их социально-правовой сущности, которое одновременно поддерживают и большинство ученых. Получается, что на данный момент преступления, предусмотренные ст. 297, ст. 298 УК, относятся к преступлениям против правосудия; деяние, закрепленное в ст. 319 УК, - к преступлениям против порядка управления, и преступление, описываемое в ст. 336 УК, - к преступлениям против военной службы. Говоря об основном непосредственном объекте названных посягательств, специалисты, как правило, упоминают о незыблемости авторитета государства либо отдельных органов власти как необходимом условии их нормальной деятельности. Дополнительным же их объектом почти все авторы называют честь и достоинство лица, находящегося при исполнении соответствующих обязанностей. На наш взгляд, такой подход к определению сущности перечисленных преступлений, впрочем, как и места этих деяний в УК, не соответствует реальному положению дел. Конечно, нет смысла спорить о том, что честь и достоинство лиц, облеченных властью, требуют более высокой степени защиты, поскольку в данном случае под угрозой оказываются не только личные интересы указанных индивидов, но и интересы государства. Но понятие "авторитет государственной власти" не вписывается в традиционное представление об объекте преступления, в качестве которого в теории уголовного права принято понимать общественные отношения, которым причиняется вред преступным посягательством. Вместе с тем в рамках подобного подхода к пониманию объекта обозначенных деяний почти невозможно проследить то, каким образом клевета и оскорбление в отношении должностных лиц непосредственно причиняют вред, скажем, отношениям по осуществлению правосудия или управленческой деятельности и т.д., элементом которых может быть авторитет государства. Не случайно и в литературе этот вопрос вызывает значительные разногласия. В лучшем случае ученые ссылаются на связь "подрыв авторитета судебной власти, органов, призванных содействовать осуществлению правосудия или исполнению судебных актов, управленческой деятельности и т.п." - "нарушение их нормальной деятельности". Но этого, как представляется, недостаточно. Такая связь выглядит весьма сомнительной. Но даже если и признать ее, довольно трудно установить, как, например, клевета или оскорбление в отношении судьи, прокурора и т.д. может существенно повлиять на деятельность по отправлению правосудия. Ведь даже если принять во внимание возможность отстранения того или иного участника процесса на время в связи с проверкой факта совершения им преступления (по клевете), то само уголовное дело, находящееся в стадии расследования, от этого не претерпевает каких-либо существенных изменений. Конечно, вопрос об обосновании данного тезиса имеет свои недостатки, обусловленные нюансами правоохранительной деятельности и деятельности по осуществлению правосудия. В целом же из той цепочки, которая просматривается в высказываниях большинства ученых, видно, что нормальная деятельность органов власти в рамках совершения рассматриваемых преступлений нарушается не просто из-за подрыва ее репутации, а в результате ущемления чести и достоинства конкретных лиц, осуществляющих ее. Указанная последовательность, по нашему мнению, свидетельствует о том, что прежде всего рассматриваемые виды клеветы и оскорбления причиняют вред чести и достоинству личности судей, прокуроров, следователей и т.д. и только потом уже интересам государства. Об этом косвенно, так или иначе, часто говорится и в литературе. Стало быть, в соответствии с традициями отечественного учения об объекте преступления основным непосредственным объектом специальных видов клеветы и оскорбления является не что иное, как честь и достоинство указанных лиц. Порядок же осуществления правосудия, управленческой деятельности и т.д., нарушение которых находится в прямой связи с причинением вреда интересам обозначенных субъектов и обусловлено им, допустимо, на наш взгляд, рассматривать лишь как дополнительный объект анализируемых преступлений. Причем, даже если попытаться поместить их в одну плоскость и сравнить между собой как объекты, ущерб которым наносится одновременно, то интересы личности современный уголовный закон, как известно, ставит выше интересов общества и государства. В целом все это говорит об отсутствии институционально-правовой самостоятельности составов клеветы и оскорбления, совершаемых в отношении специального субъекта, а вместе с тем и об отсутствии оснований обособления их в УК в рамках отдельных статей. В данном контексте следует признать, что нормы об ответственности за описываемые преступления находятся далеко не на своем месте среди преступлений против правосудия и государственной власти. Это не означает, что честь и достоинство лиц, наделенных государственно-властными полномочиями, не нуждаются в усиленной охране средствами уголовного права. Но сконструировать соответствующие запреты в УК, как представляется, можно было и другим способом, например путем дополнения уже имеющихся норм об ответственности за клевету и оскорбление квалифицирующими признаками. То, как дифференцирована уголовная ответственность за рассматриваемые посягательства на данный момент, вскрывает и еще один существенный недостаток, а именно непоследовательность законодателя в охране иных близких по смыслу интересов общества и государства. Прежде всего имеется в виду ответственность за клевету в отношении иных должностных лиц, находящихся при исполнении своих полномочий, Президента страны, членов Государственной Думы и Совета Федерации и т.д. Кроме того, возникает вопрос, почему, к примеру, в уголовном законе отсутствует специальная норма об ответственности за клевету в отношении представителя власти, в то время как похожий по смыслу специальный состав оскорбления этого лица в нем есть. То же самое в полной мере касается и других категорий лиц, находящихся под особой охраной государства, обусловленной их специфическим статусом. Думается, во всех случаях, когда проблема дифференциации ответственности за общеуголовные преступления, совершаемые в отношении определенной категории лиц, характеризующихся особым с точки зрения социальной и правовой значимости статусом, например, представителя власти и т.п., решается подобным образом, создается масса теоретических и практических противоречий внутри уголовного права. Поэтому наиболее верным вариантом решения данной проблемы, как нам кажется, является исключение из УК норм, устанавливающих самостоятельную ответственность за специальные виды клеветы и оскорбления, и закрепление их на уровне квалифицирующих признаков преступлений, предусмотренных ст. ст. 129 и 130 УК, с установлением более строгого наказания за них. Медведев Е.В., доцент кафедры уголовного права и криминологии ГОУ ВПО "Ульяновский государственный университет", кандидат юридических наук.